Как Кремниевая долина превращает бум ИИ в новый пузырь доткомов

Наблюдая за историей Кремниевой долины, всё очевиднее становится, что всего за четверть века («Гуглу» — 26 лет) глобальный центр IT и интернета прожил целую историческую эпоху: сегодняшняя Кремниевая долина стала противоположностью себя на заре интернет-индустрии, а сегодняшние капитаны индустрии являются главными препятствиями для повторения ^[1] своей истории успеха — что является признаком завершения очередной исторической арки, будь то история строя, формации, империи или революции. Последние два примера очень точно образно подходят к описанию исторической арки Кремниевой долины: революция, которая породила империю, которая сегодня задыхается под тяжестью своего веса.

Если звёздами золотого века интернета (1990–2000-е годы) становились проекты с «идеей на миллиард», материально изменившие образ жизни, способы коммуникации и кооперации между людьми для сотен миллионов и миллиардов человек — Google, Tesla (2003), Facebook* (2004), Google Maps (2005), YouTube (2005), iPhone (2007), Uber (2009), — то в начавшийся в 2010-е позолоченный век тот же Uber, WeWork (2010) и Snapchat (2011) привлекали внимание ^[2] уже не только идеями, но и раундами финансирования — в чём Uber стал первопроходцем, соединив в себе элементы обеих эпох. Примером подмены миллиардной идеи миллиардными бюджетами в чистом виде стал Metaverse Марка Цукерберга (2021), основными новостными поводами которого были только грандиозные бессодержательные жесты (переименование материнской компании таких реальных гигантов, как Facebook*, Instagram* и WhatsApp, в Meta*) и грандиозные затраты — $36 млрд за 2022–2023 годы. В поисках бизнес-модели Metaverse начала срастаться с криптосферой — блокчейном, NFT, криптовалютами и токенами, которые, в свою очередь, изобретая utility, которой была бы обеспечена их виртуальная цена ^[3], начали срастаться с ИИ, в итоге превращаясь в VR-крипто-AI-экосистему — ещё более непонятно зачем и кому нужную, чем просто виртуальная реальность Metaverse.

Если раньше типичной проблемой Кремниевой долины было: «У нас есть дисруптивная идея, которая стремительно захватывает устройства и внимание пользователей, благодаря чему мы привлекли финансирование — осталось только придумать, как начать зарабатывать», то Metaverse начали строить с другого конца: «У нас профинансирован проект для захвата устройств и внимания пользователей — нам осталось только придумать идею, чем».

*Meta, Facebook и Instagram признаны экстремистской организацией и запрещены в России.

В 2020 году я писал о золотом и позолоченном веке (golden age и gilded age) интернета в контексте монополизации: процесса, в ходе которого самые успешные проекты золотого века, победив в соревновании идей и команд, начинают уничтожать открытую конкурентную среду, которая их создала. Век идей на миллиард против века проектов на миллиард — это другое выражение той же самой динамики.

Последний раз, когда Кремниевая долина меняла мир

Когда в последний раз Кремниевая долина создавала нечто, что бы материально изменило жизнь миллиарда человек и впечатляло не по привычке («Йей, это анонс Apple/Маска/Цукерберга — значит, это интересно»), а по существу? Все главные бренды и продукты, на которых сегодня стоит Кремниевая долина, были основаны в 1990-х и 2000-х годах.

Последним состоявшимся проектом золотого века интернета стал Uber — и тот прошёл по грани: в отличие от Google, Google Maps, YouTube, iPhone и Android, которые сами создали для себя рынки, у Uber был прямой «аналоговый» конкурент — традиционные службы такси. Они задавали ценовой потолок, вынуждая Uber выбирать между конкурентностью и прибыльностью. В ответ компания, зажмурившись, вдавила педаль финансового газа: начиная с первого миллиардного раунда финансирования ($1,2 млрд в 2014 году), новостными поводами о масштабных вливаниях в Uber прямо «гасили» новости о его убыточности и нежизнеспособности.

Логика ^[4] в этом была: проект, рассчитанный на привлечение не только пассажиров, но и водителей, должен внушать уверенность в том, что он здесь надолго, а не лопнет через три месяца. Разговоры об убыточности Uber угрожали риском самосбывающегося пророчества: если «Уберу» скоро конец, то нет смысла устраиваться туда водителем, а дефицит водителей делает сервис бесполезным для пассажиров — и «Уберу» действительно приходит конец. Миллиардными вливаниями инвесторы и руководство Uber боролись за то, чтобы его воспринимали всерьёз. К 2019 году потери Uber достигли $8,5 млрд, а общие вливания — $25 млрд к 2024 году.

Раньше продукты Кремниевой долины достигали этого за счёт роста пользовательской базы: чем больше людей пользуется, например, соцсетью, тем выше её ценность для остальных, видящих, что всё больше знакомых уже там. Именно пользовательские массы, «глас народа», определяли судьбу проектов: ради одних люди готовы были записываться в очереди и бороться за инвайты, пока другие тонули в холодном безразличии масс. К успеху «нет царской дороги», как показал опыт ^[5] Google: в 2004-м люди искали инвайты в Gmail, а в 2011-м проигнорировали соцсеть-конкурента Цукербергу Google+. Оказалось, что даже гигантская корпорация с подлинно народными проектами и огромными ресурсами не заменит отсутствующий «it»-фактор, что его нельзя просто купить.

Пока Uber не создал обманчивое впечатление ^[6], что можно — фактически купив себе место на рынке. Fake it till you make it: в 2023 году Uber впервые стал прибыльным ($1,1 млрд), а в 2024-м прибыль выросла до $2,1 млрд. Но у «Убера» была дисруптивная зацепка, идея: изменение пользовательского опыта пассажира такси, из которой в итоге удалось родить Uber Eats (2014) — идею в духе золотого века Кремниевой долины. Такси Uber не изменило сам способ городской жизни человека, лишь оцифровав то, что уже было её неотъемлемой частью — поездки на такси, а Uber Eats изменил, встав по своему вкладу последним в ряду великих (Google Maps, соцсети, YouTube, iPhone).

Проекты, которые приняли модель «Убера» за next big thing и начали плодиться по принципу «Убер для», не разобрались толком, какого рода бизнесом «Убер» является.

В фильме «Основатель» про Рэя Крока звучит такая фраза: анализируя бизнес-модель McDonald’s, финансовый консультант говорит Кроку, что прибыль от продажи бургеров и франшиз недостаточна для масштабирования: “You’re not in the burger business. You’re in the real estate business.” («Вы не в бургерном бизнесе, вы в бизнесе недвижимости») — и она полностью подходит к ситуации «Убера». Но это тема для отдельной статьи.

То, что бизнес-модель Uber была не тем, чем кажется, стало причиной, почему только Uber (и аналогичные проекты в такси/доставке) в нише «Убер для» и выжили. WeWork, попробовав «уберизовать» офисы, стал крупнейшим финансовым провалом 2010-х, потеряв $18 млрд к 2025 году с учётом реструктуризации после банкротства в 2024-м. На этом фоне ситуация с Metaverse выглядит гораздо менее интересной: без «it»-фактора, скроенный по лекалам мертворождённого Google+, Metaverse был обречён, как Google+. Но Google, осознав, что запуск не пошёл, долго за проект не боролся, закрыв G+ без стыда и сожаления в 2019-м, потеряв $582 млн, а Цукерберг в 2025-м не признаёт поражения, потратив $36 млрд.

А как же ИИ?

Слон, которого мы мы не приметили, называя последним изобретением Кремниевой долины, изменившим жизнь современного человека, Uber/Uber Eats в 2014 — это большие языковые модели (LLM, large language model), по-простому — ИИ-чатботы. Потому что даже с учётом последних моделей ИИ, золотой век Кремниевой долины с ними не вернулся — наоборот, эта сфера куда больше напоминает новый, значительно больший пузырь доткомов.

• Технически, LLM — это, безусловно, начало новой эры в кибернетике, вычислениях и робототехнике.

• Более того, LLM могут оказаться новой эрой в антропологии — похоже, что, развивая их, человеку удастся лучше понять, если не полностью разрешить вопросы человеческого языка, мышления ^[7] и сознания.

Но LLM пришли к нам не из научных лабораторий, а из Кремниевой долины, у которой есть только одна скорость. И вместо научной и гуманитарной ценности LLM и соответствующего к ним отношения на ИИ предлагается смотреть как на бизнес — и в ИИ как бизнесе все ошибки ^[8], проблемы, пороки и перекосы Кремниевой долины конвергировались в нечто, что на данный момент больше всего напоминает гигантский пузырь, «пузырь доткомов 2.0», в который на этот раз вовлечены уже те проекты, дорогу которым проложил, лопнув, первый «пузырь».

Дело не в самом ИИ, который уже сейчас, будучи далеко не сильным искусственным интеллектом ^[9] (AGI), впечатляет и возможностями, и скоростью прогресса. Будь это научный ^[10] проект — это был бы потрясающий и однозначно успешный прорыв. Но рыночный контекст налагает свои ограничения и имеет свою логику: по ней, если продукт хорош — значит, он монетизируем и окупаем. Если нет — значит, не так уж и хорош.

В случае с ИИ нет сомнений, что продукт сам по себе как технологическое достижение, начало новой эры взаимодействия человека и машины, хорош — это не VR/AR-промах с «Метаверсом». Следовательно, согласно рыночной аксиоме, ИИ монетизируем и окупаем. Именно так раздувается в угрожающих масштабах новый пузырь, контуры которого стало отчётливо видно в ходе двух недавних событий:

• реклама ИИ на Суперкубке как квинтэссенция рекламы ИИ-продуктов

• проект Stargate и DeepSeek.

Проблема лицом: продавец без товара

Хотя многие люди находят пользу и уже применяют, по мелочам или всерьёз, те или иные чатботы (я положительно впечатлён «Гроком-3»), стандарт золотого века интернета, т.е. уровень проекта, меняющего мир, подразумевает продукт, меняющий то, каким образом свою жизнь проживают по меньшей мере сотни миллионов, если не миллиарды человек, и создающий целые новые сектора экономики — как это сделали смартфоны, карты, соцсети, YouTube.

У лучших из них соавторами их полезности являются сами пользователи, находя им применения, под которые проектам остаётся только ловко и расторопно подстраиваться. Но в итоге, если не с первого взгляда, то спустя время, люди уже сами нуждаются в открытых им возможностях и функционале.

Рекламная пауза на американском «Суперкубке» — это тот момент, когда широким массам можно и нужно было показать, почему им не обойтись без LLM и почему они стоят того, чтобы нормис, которому даже VPN зачем нужен, пока массовые блокировки не начнутся, непонятно, а тем более нормис за это не готов платить, захотел платить за LLM — хоть $20 за OpenAI ChatGPT, хоть $5 за сторонние сервисы доступа. И… ничего лучше, чем возможность за человека позвонить и зарезервировать столик или номер, они не показали.

Обесценивает ли это, дискредитирует ли это технологию и её перспективы? Нет. Просто на данном этапе и в обозримом будущем у неё нет именно того применения, которое требует бизнес-логика: массового монетизируемого спроса. Узкий профессиональный — да, но это не та ниша, которая бы оправдала затраты Кремниевой долины на LLM.

Обратная сторона проблемы: расходы

Объявленный в этом году проект Stargate по строительству инфраструктуры для одного только OpenAI на полтриллиона долларов показывает, каких безумных диспропорций достигло преследование стратегии компенсации безыдейности (с точки зрения ^[11] массового рыночного спроса) денежными вливаниями: более чем на порядок больше, чем инвестиции в Uber ($27–29 млрд в 2014–2024), — при том, что числа пользователей и выручки уровня «Убера» в ближайшие годы для OpenAI и всего рынка чат-ботов не предвидится.

Одновременно с этим, словно специально подчеркнув вышедшие из-под контроля ИИ-бюджеты Кремниевой долины, китайская компания выпускает конкурентный продукт, который бьёт по двум уязвимым точкам сразу:

• приблизительно на три порядка дешевле в разработке (идут споры о том, насколько верны озвученные бюджеты и хороши показанные бенчмарки, но общий вывод, что DeepSeek показал новое качество эффективности разработки, на момент выхода DeepSeek стал консенсусным);

• open source, которым OpenAI, несмотря на название и происхождение (свободная Америка), больше не является, а DeepSeek из тоталитарной КНР — является.

Перевёрнутая реальность — когда динамичные, конкурентные, дисруптивные проекты, продвигавшие открытость, конкурентность и новые стандарты и выигравшие от них, чутко реагирующие на обратную связь от людей и общества, выросшие в условиях честной конкуренции от стартапа до империи, внезапно оказываются неповоротливыми левиафанами, закрытыми, утратившими связь с людьми, с рынком, непомерно прожорливыми и непонятно на что спускающими деньги, — это и есть то, как выглядит закат империи.

Перспективы самого ИИ и перспективы Кремниевой долины — это две разные вещи. Пока демиурги Кремниевой долины открыто рассуждают о том, как ИИ сделает простых людей, рабочий класс, ненужными бизнесу, начальникам и работодателям, превратив из граждан в просителей и клиентеллу, новых крепостных для новых феодалов цифровой эпохи, под ними наполняется гигантская цистерна с горючим, в которую они сами продолжают вливать топливо, — и достаточно будет только искры. Обвал совокупной капитализации с испуга от одного лишь релиза DeepSeek на $1 трлн показал, о какого уровня рисках идёт речь.

Будет крайне иронично (и космически справедливо), если в итоге бизнесы Кремниевой долины и станут теми, чью работу ИИ отберёт. Прогресс, если этот очевидно зашедший в тупик путь развития ИИ и вообще интернета и IT лопнет, как лопнули доткомы, только выиграет.